Да уж… Что это значит, я понял. А если быть точным, то понимание просто раскрылось внутри меня. Здесь, в этом мире снов, этот процесс протекал совсем иначе.

Шар крови символизировал моё отвращение и неприятие насилия. При желание я мог этот сгусток разделить на составляющие. Страх насилия… Отвращение от, так сказать, побочных эффектов в виде пота, крови, боли, страданий, сломанных костей, травм и прочего. Чувство безысходности от вынужденности прибегать к насилию. Чувство вины, что я делаю это. Стыд, что я пачкаюсь в этом.

Да чтоб вас всех… Это была малая часть внутреннего конфликта, но она содержала в себе столько, что остается лишь удивляться, почему злоба не пожрала меня. А может и пожрала? Насколько я изменился и в ту ли сторону, куда нужно?

Нож оказался ещё «интереснее». Он символизировал то, что мне нравилось насилие. Нравилось побеждать, ставить подонков на место, быть сильным, защищать и защищаться. Что-то внутри меня, злое, дикое и звериное смаковало это чувство.

И как же было неприятно признать это… До тошноты, комка в горле и головокружения.

Самое дерьмовое, что я знал, что с этим делать. Но где бы найти сил… Усевшись в позу для медитации, я скользнул внутрь себя и принялся за работу. Деваться то некуда. А то, что это больно, неприятно, меня всего ломает и крутит — это так, мелочи. Цена за то, чтобы навести в себе порядок.

Отголоски эмоций я нашёл в теле и очистил их вместе с вкраплениями злобы. Надо ещё будет как следует осмыслить первопричины и возвыситься над ними, но, уверен, до этого мне ещё предстоит сегодня добраться.

С ножом было сложнее. Чтобы разобраться с ним, требовалось принять эту часть себя. Ту часть, которой я опасался.

— Аби, у меня проблема, — обратился я за помощью, когда понял, что мне нужна поддержка.

— Какая? — встрепенулась девушка, что разглядывала мой «внутренний мир».

— Видишь ножик? Это моё упоение насилием. Мне нравится быть сильным и причинять людям боль. Не могу это в себе принять.

— Почему?

— Опасаюсь, что если приму, эта часть станет сильнее внутри меня.

— Мама говорила, что страх кормит демонов. А если их ещё отрицать, то демоны вырастут и сожрут тебя, а ты и не заметишь.

— Спасибо.

— Помогло?

— Да.

Я и так это знал. Мне нужен был не рецепт, а поддержка. Потому что это как шагнуть в омут с головой. Пойти против всего, чему тебя учили. Пойти против знакомых ценностей, догм и правил. Очень трудно.

Что же… Привет, меня зовут Эрик. Я тот, кто любит крепко бить, доминировать и причинять боль. Особенно любит причинять страдания засранцам. В каком-то роде я высокомерная, возгордившаяся сволочь, убежденная, что его мнение верное.

Странно, но от признания этого полегчало. А ещё сразу активизировалось чувство вины и страх наказания. Замечательно… Тугой комок психологической хрени, где одна нить тянет за собой десяток других.

Я по второму кругу почистил откликнувшиеся эмоции. Распробовал на вкус, что да, мне нравится быть сильным. Честно себе признался, что не хочу этому потакать, но и подавлять больше не буду.

Какой-то толк от моих капаний имелся. Шар посерел и стал просто… комком крови. Да и нож тоже изменился, перестал манить силой. Рабочий инструмент, не больше. Хм… а мне это нравится. Относиться к насилию, как к инструменту. Не самому лучшему, не самому приятному, но иногда необходимому.

Осталось разобраться с остальными составляющими конфликта. Я уже рассмотрел, что там, но не рискнул сразу туда лезть, потому что… Тяжело, святые мне свидетели.

С другой стороны ближе всех стоял отец. Он смотрел тяжелым, серьезным и строгим взглядом. Бесконечно понимающим, мудрым, но строгим. Осуждающим… Как это так, его сын! Опустился до тупого насилия! Я поежился под его взглядом. Спасала мысль, что это не настоящий отец, а всего лишь мой глубинных страх перед его осуждением.

За спиной отца стояла мать. Со своей фирменной насмешкой, вызовом в глазах. Я не боялся, что она осудит. Я боялся, что окажусь слишком слабым и не оправдаю её надежд. Что не выдержу бремя насилия и тех испытаний, что выпали на меня.

Дальше, за родителями, виднелись школьные учителя и воспитатели. Мои старые друзья тоже там были. Как и весь Эдем, что маячил расплывчатой рябью. Я не самый умный, но хорошо понимал, что это значит.

Стоило оформить это понимание, как собравшиеся расступились и на сцену вышел… Я. О как… появление себя-хорошего я не ожидал. Он был чистым, в хорошей одежде, причесанный. Он так и светился чистотой. Отец тепло ему улыбался, как и мама. Остальные тоже его принимали и признавали.

— Странная картинка, — голос Аби разрушил мою концентрацию, — Кто этот парень? Он такой смазливый, что аж тошно.

— Это я.

— Ты?! — в голосе слышалось откровенное неверие.

Я промолчал. Слишком уж удивил образ. Как символично то… Картина отражала моё жгучее желание быть хорошим для родителей, учителей, друзей и всего эдемовского общества. Да-да, то, что родители мертвы, друзья мертвы, да и учителя тоже, а Эдем захвачен — моей психике видимо было плевать на это. Я очень желал быть хорошим, чтобы меня приняли, не осудили и не отвергли.

Настолько наглядно, что хочется плюнуть в себя хорошего.

Картинка продержалась несколько секунд, после чего разрушилась. Исчезли символы, исчез я окровавленный.

— Попробуй дверь создать, — сказал я устало.

Аби щелкнула пальцами и дверь появилась. Мы вышли в первый зал, и ничего нам не мешало.

— Ты справился? — тихо спросила она.

— Как видишь, — ответил я равнодушно, чувствуя внутри пустоту.

Я просто осознал, что не смогу быть хорошим. Особенно для тех, кто погиб. Это горькая, но правда. Я это смог признать и принять. Что прошлая жизнь кончилась, что я изменился, что мир не такой, как мне казалось. Я смог отпустить прошлое, что оказывало на меня влияние. Другие инсайты только укрепились.

Я обычный парень. Мне трудно и сложно. Я не знаю, как быть в большинстве ситуаций и мне приходится быть плохим, чтобы выжить. Я дерусь, сражаюсь, выживаю, как могу. Может я свихнусь, может обращаюсь, может погибну. Я не знаю. Мне лишь остается жить, поменьше париться и делать то, что могу. Вот и всё.

Что касается насилия… Оно теперь всего лишь инструмент. Не плохой, не хороший.

— Просыпаемся, — сказал я Аби, — На сегодня хватит.

Глава 26. Ставки

— Эрик-Эрик-Эрик!

Хол повторяло моё имя так часто, что это ощущалось, как десятки молоточков, бьющих прямо в голову.

— Тише, — простонал я, — Что случилось?

— Я наконец-то достучалась до тебя! — в голосе субличности звучали отголоски нешуточной паники и облегчения, которое пришло на смену.

— Всё в порядке. Я целый и живой. Вроде.

— Вроде? — возмутилась она, — Требую рассказ!

— Дай в себя прийти. Сейчас утро? — спросил я, открывая глаза и приподнимаясь. Соседи по жилью ещё спят, не видно, чтобы кто-то собирался на работы. Хорошо, значит можно ещё поваляться.

Я пересказал Хол то, что со мной произошло. Та ушла в задумчивость, анализируя услышанное.

— Ты не смогла наблюдать за мной?

— Нет. Всю ночь следила, что с тобой происходит, но в сон заглянуть не смогла. Как в завесу уперлась. Неприятное ощущение, знаешь ли.

— Привыкла иметь ко мне полный доступ? — хмыкнул я.

— Дурак! — сделала Хол вид, что обиделась.

— Ага, лучше скажи, что думаешь по этому поводу.

— Скажу, что это было рискованно, опрометчиво и безрассудно. Ещё и Абигейл хороша! Не умеючи полезла в глубины психики! Ты осознаешь, насколько тебе повезло?!

— Да тише ты. Обошлось же. Я ещё и в прибытке остался.

— Не знаю, не знаю.

— Есть сомнения? Вроде удалось решить внутренний конфликт.

— Пока мало данных для однозначных выводов. Возможно ты потерял себя, лишился базовых ценностей и кто знает, куда это заведет.

— Ценностей я не лишился. — ответ прозвучал холоднее, чем следовало, — Я просто отказался от идеи быть хорошим для тех, кто погиб. Признал, что не такой хороший, как хотелось бы думать.